Святитель Игнатий, в миру Дмитрий Александрович Брянчанинов, происходил из старинного дворянского рода, подарившего России немало верных служителей отечества и престола. Его родоначальником был боярин Михаил Бренко, оруженосец великого князя Московского Дмитрия Ивановича Донского. Летописи повествуют, что Михаил Бренко был тем самым воином, который в облачении великого князя и под княжеским знаменем геройски погиб, сражаясь с татарами на Куликовом поле.
Отец будущего святителя, Александр Семёнович Брянчанинов запомнился своим современникам наиболее тем, что пребывал пажом при дворе императора Павла I. Являясь привилегированным заведением, Пажеский корпус воспитывал детей знатных дворян вместе с детьми августейшей фамилии.
Вкусы, манеры, привычки и нравы, приобретенные здесь, оставили в душе Александра Семеновича печать яркого аристократизма, которая сохранялась за ним на протяжении всей жизни. Его женой стала Софья Брянчанинова, дочь Афанасия Матвеевича Брянчанинова, отличавшегося поэтическим дарованием и состоявшего в близкой дружбе с поэтами М.Н. Муравьевым и К.Н. Батюшковым.
В их браке волею судеб соединились две ветви рода Брянчаниновых, разошедшиеся в середине XVII ст. Софья Афанасьевна, по воспоминаниям родных, была красивой светской женщиной, получившей хорошее образование. Она одинаково прекрасно владела и русским и французским языками, увлекалась поэзией, особенно французской.
У Семена Александровича и Софьи Афанасьевны было 16 детей, но семь из них в разное время и по разным причинам умерли ещё во младенчестве. После смерти первых двух, молодая чета оставалась бездетной.
Глубоко сокрушаясь о продолжительном бесчадии, супруги обратились к помощи Божьей. "Они предприняли путешествие по окрестным святым местам, - рассказывают ближайшие ученики святителя Игнатия, - чтобы усердными молитвами и благотворением исходатайствовать себе разрешение неплодия. Благочестивое предприятие увенчалось успехом: плодом молитв скорбящих супругов был сын, нареченный Димитрием, в честь одного из первых чудотворцев вологодских - преподобного Димитрия Прилуцкого" [22, с. 7].
Дмитрий родился 5-го февраля (здесь и в дальнейшем все даты приводятся по старому стилю)1807 г. в родовом имении своего отца селе Покровском Грязовецкого уезда Вологодской губернии.
Следующим их ребенком была Александра (род. 1808) в замужестве Жандр, затем самый близкий по духу старшему брату Петр (род. 1809), бесконечно любимая Дмитрием Софья (род.1810) - Боборыкина, Михаил (род. 1811), Елизавета (род. 1813) - Паренсова, Александр (род. 1814), Семён (род. 1815) и Мария (род. 1817) - Купреянова.
Основным правилом воспитания в Покровском являлась строгость. В Александре Семеновиче, вспоминает его внучка А. Купреянова, странно уживались "такт и значительная образованность с деспотизмом" [27, (N4), с. 652]. И - добавим: религиозностью. По рассказам очевидцев, Александр Семёнович всегда стоял литургию до конца и после того нёс в руках данную ему просфору с непокрытой головой до своего дома. Конечно, расстояние небольшое, но приём и обычай характерный [36, с. 21].
Софья Афанасьевна нежно любила своего старшего сына, отличая в нем не по годам зрелый ум и редкую красоту. Любовь к детям, однако, тщательно скрывалась в Покровском как непозволительная слабость, замечает А. Купреянова [27, (N4), с. 652].
Образование молодых Брянчаниновых было по тем временам превосходным. Глава семейства не жалел для этого денег, не без чувства честолюбия надеясь увидеть своих сыновей на почетной государственной службе. В своем доме он содержал богатейшую библиотеку. Ежедневно экипаж доставлял из города лучших учителей; два преподавателя и гувернантка жили постоянно.
Большое внимание уделялось искусствам, ибо в даровитой семье у одних были склонности к музыке, у других к литературе или живописи. С детских лет у Димитрия обнаружились многосторонние способности: кроме обычных занятий он упражнялся в каллиграфии, рисовании, нотном пении, игре на скрипке.
Мальчик рано научился читать, причем любимой книгой его было "Училище благочестия", в которой простым и ясным языком рассказывалось о жизни и подвигах древнехристианских святых. Яркие образы святости оказали огромное влияние на его впечатлительную душу. Религиозное настроение Дмитрия обнаруживалось с раннего детства и со временем всё более крепло. В свободные часы он предавался любимому чтению и письменным упражнениям, в которых также проявлялся его талант.
Одновременно с заботой о широком просвещении, в доме Брянчаниновых царила жесткая дисциплина. От детей много требовали, но многое им и давали. Для них соорудили качели и прекрасные зимние горы в саду, плоты на пруду; им дозволялась верховая езда и охота с отцом. Щедро пользовались они фруктами своего роскошного домашнего сада. Немалым утешением для их утонченных натур служили красоты природы.
Главною отрадою братьям и сестрам в Покровском была вера. В Евангелии и молитве они обретали и радость, и силу терпеть, и преданность долгу. "Суровое воспитание, - пишет их племянница, - сыграло для них роль того тяжкого молота, который "дробя стекло, кует булат". Оно выковало из них людей строгой честности и серьёзного отношения к жизни…" [27, (N4), с. 659].
Их пяти доживших до зрелого возраста братьев, только Семён Александрович оставался в миру до конца жизни (+1863).
Шли годы. К концу лета1822 г. Александр Семенович повез старшего сына в Петербург для продолжения образования. Дорогой он поинтересовался, какого рода службу тот хотел бы избрать для себя. "Службу Царю Небесному", - не задумываясь ответил сын. Столь решительное признание, впрочем, отец оставил тогда без внимания [27, (N5), с. 9].
В столице молодой Брянчанинов блестяще сдал вступительные экзамены в Главное инженерное училище и при значительном конкурсе первым был зачислен сразу же во второй класс. Благообразная наружность и прекрасная подготовка в науках с первого дня привлекли к Дмитрию внимание будущего императора Николая Павловича, служившего тогда генерал-инспектором инженеров. Он пригласил юношу в Аничков дворец, где представил его своей супруге Александре Федоровне. С этого времени Брянчанинов стал пансионером великой княгини.
В годы учебы юноша был первым учеником, отличался редкой скромностью, искренней набожностью и пользовался всеобщей любовью учителей и соучеников. О высоте нравственного влияния Брянчанинова на товарищей по училищу свидетельствует рассказ Н.С. Лескова "Инженеры-бессребреники", написанная по впечатлениям современников тех лет.
Дмитрий Александрович был желанным гостем во многих великосветских домах. Родственные связи ввели его в дом президента Академии художеств и члена Государственного совета А. Н. Оленина. Здесь, на литературных вечерах Брянчанинов был любимым чтецом и декламатором.
Своей литературно-поэтической одаренностью он снискал благосклонное внимание Пушкина, Крылова, Батюшкова, Гнедича. "Такое общество, - пишут биографы святителя, - конечно, благодетельно влияло на литературное развитие будущего писателя. Преосвященный Игнатий до конца жизни сочувственно отзывался о советах, какие ему давали тогда некоторые из этих личностей" [22, с. 12].
Среди посетителей дома Оленина были и сыновья Н.Н. Муравьева (старшего), с которыми Брянчанинов вошел в дружеские отношения, несмотря на их старший возраст. Для Михаила Николаевича и Николая Николаевича с годами он стал не просто близким другом, но и мудрым духовным наставником. Особенной теплотой отличались отношения святителя с Н.Н. Муравьевым-Карским о чем свидетельствует их 20-летняя переписка [38, с. 103].
В стенах училища Дмитрий с пламенным рвением обратился к наукам. Он усердно изучал химию, физику, геодезию, географию, философию, литературу, языкознание и другие предметы.
Вот уже, признаётся он, взорам предстали грани человеческих знаний, между тем, ни одна из наук не дала ему положительного ответа на важнейшие для человека вопросы о смысле жизни, о смерти и бессмертии. "За удовлетворительным ответом, за ответом существенно нужным, жизненным, обращаюсь к вере. Но где ты скрываешься, вера истинная и святая? Я не мог тебя признать в фанатизме, который не был запечатлен евангельской кротостью; он дышал разгорячением и превозношением! Я не мог тебя признать в учении произвольном, отделяющемся от Церкви, составляющем свою новую систему, суетно и кичливо провозглашающем обретение новой, истинной веры христианской, через 18 столетий по воплощении Бога Слова" [12, т.1, с. 556-559].
Юный искатель истины стремился найти в религии живое, опытное знание и после долгих терзаний, недоумений и сомнений, он, наконец, обрел искомое в писаниях святых отцов Православной Церкви. Чтение отцов с полной ясностью убедило его, что спасение в недрах Российской Церкви несомненно, чего лишены религии Западной Европы, как не сохранившие ни догматического, ни нравственного учения первенствующей Церкви Христовой в его изначальной целости. Оно открыло ему, в чем состоит падение человека, и в чем заключается его спасение. "Оно твердило мне: должно развить, ощутить, увидеть в себе спасение, без чего вера во Христа - мертва, а христианство - слово и наименование без осуществления его!" [12, т.1, с. 559-561].
В это время Дмитрий Брянчанинов близко познакомился с монахами Валаамского подворья и Александро-Невской лавры. Духовное чтение и назидательные беседы с иноками, особенно с известным впоследствии оптинским старцем Леонидом, окончательно склонили его уйти в монастырь. Прежде, однако, искренность его стремлений подверглась жестокому испытанию.
Успев убедиться, что монашеские настроения сына - не просто каприз, Александр Семенович обратился к начальнику училища графу Сиверсу, с которым его связывала близкая дружба, и просил усилить надзор за Брянчаниновым. Родители не допускали и мысли о безвестном, лишенном славы и почести, будущем своего ребенка, одаренного более прочих детей. Училищное начальство приняло свои меры: Дмитрий Александрович был переведен из частной квартиры в стены Михайловского инженерного замка. За ним стали строго следить.
Пользуясь своими связями, Александр Семенович добился и того, что сам Петербургский митрополит Серафим сделал строгий выговор лаврскому духовнику Афанасию, который, по слухам, насильно склонял юнкера к иночеству. Ему было воспрещено принимать на исповедь Брянчанинова. Только личное объяснение Дмитрия с митрополитом смягчило последнего и он отменил эту строгую меру.
Воля Д.А. Брянчанинова всё же была непреклонной. Окончив Инженерное училище в чине поручика и с наибольшим количеством баллов, он в1826 г. подал прошение об отставке. Как только о нем стало известно Николаю I, он поручил своему брату, великому князю Михаилу Павловичу, убедить любимого воспитанника отказаться от своих намерений.
Биографы рассказывают о случившемся так: в начале января1827 г. Д. Брянчанинов был потребован во дворец, где к тому времени было собрано всё училищное начальство. Перед сильными мира сего вскоре предстал 19-летний юноша.
Великий князь сообщил ему, что государь, зная о его успехах в учебе, вместо отставки намерен перевести его в гвардию на положение, которое удовлетворит самолюбию и чести молодого дворянина. Сославшись на недостаток денежных средств, Дмитрий сказал, что не может служить в гвардии. "Заботы об этом государь изволит принять на себя", - прервал князь. - "Расстроенное мое здоровье,- продолжал юноша,- о чем известно его величеству из донесений лечивших меня медиков, поставляет меня в совершенную невозможность нести труды служебные, и, предвидя скорую смерть, я должен позаботиться о приготовлении себя к вечности, для чего и избираю монашеское звание". - Гораздо почетнее спасать душу свою оставаясь в мире, - заметил великий князь и добавил, что ему могут предоставить службу в южном климате России.
Д. Брянчанинов стоял на своем: "Остаться в мире и желать спастись, - это, ваше высочество всё равно, что стоять в огне и желать не сгореть". Убеждения князя разбивались о его невозмутимую твердость. Истощив и ласку и угрозы, Михаил Павлович в итоге объявил ему высочайшую волю царя отказать в увольнении. По распоряжению начальства Брянчанинов в 24 часа обязан был выехать в Динабургскую крепость.
Так началась недолгая служба в составе инженерной команды. Плохое самочувствие, затем тяжелая болезнь в условиях сырого и холодного климата сделали его неспособным к несению обязанностей. Осенью1827 г. в этом убедился и Михаил Павлович, лично посетивший Динабургскую крепость. Вожделенное увольнение от службы было, наконец, получено.
Дмитрий Александрович сразу же воспрял духом. Оправившись от болезни, он направился в Александро-Свирский монастырь Олонецкой губернии к старцу Леониду (Наголкину), вслед за которым он впоследствии переселился в Площанскую пустынь Орловской губернии, а затем в Оптину пустынь. Всё произошло без ведома и согласия родителей.
Узнав, что их старший ребенок отверг все предоставленные ему виды на блестящее будущее, они были в негодовании. Когда Дмитрий осуществил свои задушевные желания, сделавшись смиренным и бедным послушником, вся брянчаниновская гордость, пишет А. Купреянова, поднялась на дыбы. Все понимали, что монашество было для него не карьерой, не средством нажить капиталы, ибо он раздавал всегда всё, что имел.
Отец и мать в прямом смысле отказались от сына: они не только лишили его денежной помощи, но и перестали писать письма. Чуткой юной душе это нанесло глубокую рану. Архимандрит Пимен оставил нам словесный портрет Брянчанинова той поры: "Как сейчас вижу его: высокого роста, стройный и статный, русый, кудрявый, с прекрасными темно-карими глазами… с продолговатым лицом; глаза его были умные, живые и очень приятные; борода только что начинала пробиваться; в целом лицо его было очень красиво и привлекательно" [32, с. 23,69].
Не в одном монастыре подвизался послушник Димитрий, прежде чем исполнилась заветная мечта его юности. В1831 г. Вологодский епископ Стефан, видя пламенную ревность молодого подвижника, совершил постриг Димитрия в монашество и нарек его Игнатием, в честь священномученика Игнатия Богоносца. Шесть дней спустя, 4 июля монах Игнатий был рукоположен во иеродиакона, а 25 июля - во иеромонаха.
Видя духовную зрелость иеромонаха Игнатия, преосвященный Стефан назначил его вскоре настоятелем и строителем Пельшемского Лопотова монастыря, который был уже предназначен к закрытию. Благодаря мудрости и энергии нового настоятеля, обветшавшая обитель возродилась за два неполных года и в духовном и в хозяйственном отношении.
В это время о деятельности отца Игнатия стало известно в С.- Петербурге. В конце1833 г. он был вызван в столицу, где ему поручили в управление Троице-Сергиеву пустынь с возведением в сан архимандрита.
Сергиева пустынь была расположена на берегу Финского залива близ Петербурга. До назначения туда архимандрита Игнатия, она успела прийти в сильное запустение. Двадцатисемилетнему настоятелю пришлось совместить в себе почти несовместимые должности: он был для братии прекрасным администратором и в то же время благостным старцем-духовником.
Всё это далось ему нелегко. "Непостижимыми судьбами Промысла, вспомнит он позже, - я помещен в ту обитель… которую, когда жил в столице, не хотел даже видеть, считая её по всему несоответствующею моим целям духовным… Негостеприимно приняла меня обитель - Сергиева пустыня. В первый же год по прибытии в неё, я поражен был тяжкою болезнию, на другой год другою, на третий третиею: они унесли остатки скудного здоровья моего и сил… Здесь поднялись и зашипели зависть, злоречие, клевета; здесь я подвергся тяжким, продолжительным, унизительным наказаниям, без суда, без малейшего исследования… здесь я увидел врагов, дышащих непримиримою злобою и жаждою погибели моей…" [12, т.1, с. 567].
По словам святителя Игнатия, в Сергиевой пустыни он пережил ту эпоху, во время которой неверие и наглое насилие, назвавшись православием, сокрушили изветшавшую церковную иерархию в России, насмехаясь и издеваясь над всем священным. Результаты этих действий оставили след на всей последующей истории русской церкви.
Его усилиями были заново отстроены храмы и корпуса, заведено сельское хозяйство, упорядочено богослужение. Много труда и энергии отдал о. Игнатий для устройства монастырского хора. В этом ему помогали, глубоко почитавшие его, известные русские композиторы: прот. П.И. Турчанинов, М.И. Глинка, директор придворной капеллы А.Ф. Львов.
Круг деятельности архимандрита Игнатия значительно расширился по назначении его в1838 г. благочинным всех монастырей Петербургской епархии.
В1847 г. о. Игнатий, истощивший своё от природы некрепкое здоровье, подал прошение об увольнении на покой, но вместо этого получил длительный отпуск. Он уехал на лечение в Николо-Бабаевский монастырь Костромской епархии, где провел 11 месяцев, после чего опять вернулся в Сергиеву пустынь.
Круг знакомых у архимандрита Игнатия был довольно обширен. Епископы, настоятели монастырей, иноки и просто миряне обращались к нему со своими нуждами. Имя отца настоятеля знали во всех слоях общества. Со многими духовными и светскими лицами он переписывался. Так, Н.В Гоголь в одном из писем с уважением отзывается об о. Игнатии, а известный герой Крымской войны адмирал Нахимов с благоговением принял икону святителя Митрофана Воронежского, присланную ему в Севастополь архимандритом Игнатием. Очень интересно его письмо к русскому живописцу К.П. Брюллову.
Текли годы. Телесные силы отца Игнатия заметно слабели и мысли провести остаток жизни в уединении появлялись всё чаще. Но в1857 г., по представлению Петербургского митрополита Григория, архимандрит Игнатий был посвящен во епископа Кавказского и Черноморского, которым прослужил почти четыре года. Примечателен факт, что у новопосвященного владыки не оказалось даже денег для переезда в Ставрополь. Как истинный инок, свт. Игнатий был совершенно нестяжателен: все доходы свои он тратил на бедных.
В сане епископа святитель Игнатий неустанно проповедовал и успел многое сделать для устройства епархии и распространения христианства на Кавказе. Он приложил немало усилий для введения осетинского языка в курсы местной семинарии: "…надо бы ввести и развить в семинарии преподавание и прочих местных языков и наречий, именно в видах церковной пользы края, а здесь хотели было уничтожить преподавание осетинского языка, развить же преподавание французского и немецкого, изволь видеть направление! Оно не без начальной причины и мысли, и не без цели" [9, с. 701].
Тяжелая болезнь, однако, не оставляла святителя и осенью1861 г. его просьба об увольнении была удовлетворена. 13 октября вместе с несколькими преданными учениками он переехал в уже известную ему тихую Николо-Бабаевскую обитель.
Среди причин, побудивших его к увольнению, немалое значение имела и нравственная. Направлением своим, признавался преосвященный, он разошелся с общим направлением, в том числе среди архиереев: "…в новоначалии моем я не мог найти монаха, который был бы живым изображением аскетического учения отцов Православной Церкви. Желая последовать этому направлению, по причине сознания правильности его, поставило меня в положение оппозиционное по отношению ко всем и ввело меня в борьбу, из которой перстом Божиим, единственно перстом Божиим, я выведен в бабаевское уединение, если только выведен. И на отшедшего, как видите, подымают голос, и подымают по той же причине - по причине уклонения от учения Святой Церкви и принятия понятий, противных, даже враждебных этому учению" [9, с. 114].
Этой честной и принципиальной позиции, впрочем, не верили. В Петербурге многие подозревали в нем корыстолюбивые замыслы и искательство, а болезнь признавали личиной: "Не имея понятия об истинном монашестве, находят монашество там, где одно лицемерство и ханжество и не видят его там, где оно точно есть, или судя по себе, не понимая даже, что может существовать искание вечного" [9, с. 9].
Живя на покое, святитель Игнатий свободное время посвящал пересмотру и изданию своих сочинений, многие из которых были написаны еще в бытность его настоятелем Сергиевой пустыни.
16 апреля1867 г. в первый день Пасхи, владыка с большим трудом отслужил последнюю литургию и после этого уже не выходил из келии. Кончина святителя Игнатия последовала в воскресение 30 апреля. На шестой день после преставления было совершено отпевание и погребение, на которых присутствовало до 5 тысяч человек, несмотря на сильное бездорожье в связи с весенним паводком.
После почившего иерарха не осталось иного наследства кроме литературных трудов. В кармане его подрясника нашли 14 копеек. "Это было всё, что он имел, потому что лишь за 2 или 3 дня до смерти дал 75 рублей крестьянину, у которого пала лошадь… Он был монах…" - заключает А. Купреянова [27, N5, с. 16].
Святитель Игнатий прославлен во святых Собором Русской Православной Церкви1988 г. Его память празднуется 30 апреля (13 мая).